За ХВОСТ не дергать!
А душа то болит. И что ты с ней не делай. Как не пытайся увлечь ее и занять, она притихнит, уснет, а потом вдруг напомнит о себе и отзовется жуткой болью, от которой захочется завыть, свернаться клубком, подтянув колени к груди. И ты вновь заревешь, осознавая что не уйти, не скрыться, что не будет спасения. И вот тогда ты понимаешь, что ничего не значишь на этом свете, что ты никто, жалкая песчинка, которая ничего не решает. А потом наревевшись почувствуешь пустоту, поднимешься и вновь станешь совершать не нужные никому действия. А душа то болит.
Август. Жарко. Асфальт цепляется за острые каблуки. Солнце печет, лениво перекатываясь в редких пушистых облаках. Густая пыль с запахом людского пота и выхлопных газов оседает на лице, делает губы солеными, скрепит на зубах песком. Вечер не приносит ожидаемого облегчения, марево колеблется в воздухе, погружая город в сонную опатию высушенного жаждой страдальца.
Окно было раскрыто на распашку. За столом собралась веселая компания. Хрустальные бокалы с вином мешались с металлическими прохладными банками с пивом. Пакет с чипсами кочевал из рук в руки. Клубился дым сигарет. Разговор тек не прекращаясь, становясь то громче, то тише, прерываясь взрывами смеха. Им так хорошо было вместе. Такие разные, но похожие. Среди них была одна только состоявшаяся пара, остальные свободные, молодые, связанные только общими интересами и узами кровного родстава . И в тоже время все они на этой кухни были одной большой, воссоединившейся семьей.
Ночь принесла прохладу и легкий ветер. Общих разговор утих, разбив их на тройки и пары, объединенные общими мыслями. Потихоньку они стали расходится. Уходя в соседнюю комнату, где все что имело горизонатльную поверхность служило пристанищем жаждущим объятий морфея.
Они остались в двоем. Спорили без остановки. Как-то незаметно друг для друга сели совсем рядом, косаясь друг друга коленями, продолжая говорить. Она замолчала неожиданно, посмотрела ему в глаза и улыбнулась поднеся бокал к пылающим губам. Он так же неожиданно наклонился и поцеловал ее, боясь, что откажет, отталкнет, но нет, приняла, впустила, ответила, и все закружилось, потонуло в столкновении. Кто-то закашлял позади. Она отпрянула, обернулась: "Брат". Теперь их было уже трое. Уселся на стул у окна, достал банку из холодильника, припал губами к ее холодноиу краю. Посмотрел на двоих, застывших, пытающихся отдышаться, прячущихся. "Я ничего не видел. Это ваше дело", - улыбнулся и вновь устремил взгляд в белеющую ночь.
Встала. Ушла в ванную. Долго мылась, пытаясь унять дрожь. Вышла и невысушив волосы улеглась в комнате не единственный свободный матрац на полу, натянул одеяло до подборотка. Прошло небольше десяти минут. Кто-то вошел, впустив свет из коридора, долго возился раздеваясь. Мгновение и лег рядом с ней, приподнял одеяло обнимая, прижимаясь к ее спине, зарываясь лицов в ее влажные длинные волосы. "Ты так пахнешь", - вздох-шепот. "Это шампунь", - глупость-шепот.
Август. Жарко. Асфальт цепляется за острые каблуки. Солнце печет, лениво перекатываясь в редких пушистых облаках. Густая пыль с запахом людского пота и выхлопных газов оседает на лице, делает губы солеными, скрепит на зубах песком. Вечер не приносит ожидаемого облегчения, марево колеблется в воздухе, погружая город в сонную опатию высушенного жаждой страдальца.
Окно было раскрыто на распашку. За столом собралась веселая компания. Хрустальные бокалы с вином мешались с металлическими прохладными банками с пивом. Пакет с чипсами кочевал из рук в руки. Клубился дым сигарет. Разговор тек не прекращаясь, становясь то громче, то тише, прерываясь взрывами смеха. Им так хорошо было вместе. Такие разные, но похожие. Среди них была одна только состоявшаяся пара, остальные свободные, молодые, связанные только общими интересами и узами кровного родстава . И в тоже время все они на этой кухни были одной большой, воссоединившейся семьей.
Ночь принесла прохладу и легкий ветер. Общих разговор утих, разбив их на тройки и пары, объединенные общими мыслями. Потихоньку они стали расходится. Уходя в соседнюю комнату, где все что имело горизонатльную поверхность служило пристанищем жаждущим объятий морфея.
Они остались в двоем. Спорили без остановки. Как-то незаметно друг для друга сели совсем рядом, косаясь друг друга коленями, продолжая говорить. Она замолчала неожиданно, посмотрела ему в глаза и улыбнулась поднеся бокал к пылающим губам. Он так же неожиданно наклонился и поцеловал ее, боясь, что откажет, отталкнет, но нет, приняла, впустила, ответила, и все закружилось, потонуло в столкновении. Кто-то закашлял позади. Она отпрянула, обернулась: "Брат". Теперь их было уже трое. Уселся на стул у окна, достал банку из холодильника, припал губами к ее холодноиу краю. Посмотрел на двоих, застывших, пытающихся отдышаться, прячущихся. "Я ничего не видел. Это ваше дело", - улыбнулся и вновь устремил взгляд в белеющую ночь.
Встала. Ушла в ванную. Долго мылась, пытаясь унять дрожь. Вышла и невысушив волосы улеглась в комнате не единственный свободный матрац на полу, натянул одеяло до подборотка. Прошло небольше десяти минут. Кто-то вошел, впустив свет из коридора, долго возился раздеваясь. Мгновение и лег рядом с ней, приподнял одеяло обнимая, прижимаясь к ее спине, зарываясь лицов в ее влажные длинные волосы. "Ты так пахнешь", - вздох-шепот. "Это шампунь", - глупость-шепот.
Полгода для воссоединения. Полгода, чтобы вновь научится разговаривать друг с другом. Не уходить. Непрятать взгляда. Полгода неопределенности. Полгода непонимая и попыток. Смирение.
Январь. Холодно. Не осталось места, где бы не лежал снег. Сугробы - утонешь, если с утра не уберут снегоуборочные машины и пресловутые дворники с лопатами в валинках. Красная машина несется по ночной автостраде, рассекая фарами тьму, выхватывая вспыхивающий снег и дорожные знаки. Город, мерцают желтым светом окна. Клуб. Зеленые столы рядами в полумраке, свет ламп-конусов над ними, музыка. Играют парами, один кий на пару. Смеются. Прозрачные граненные стаканы с бакарди и колой, дым сигарет кутает в свои горькие объятья.
Сел рядом. Посмотрел. Что-то сказал. Заспорили. Разошлись. Ее очередь играть. Шарики скачут по зеленому полю. Неумело, но катятся послушные ее воле в сетки. "Мистика. Так не должно быть. Первый раз. Новичкам везет". Выйграла. Села. Взяла бакал отпила. Заговорил восхищаясь ей. Придвинулась, прижалась, плечи вздрогнули. "Плачет?"
Говорит-говорит-говорит без остановки, только бы перестала. Обнимает, целует ее волосы, лицо. Пьян. Говорит-говорит-говорит. Не может с ней. Хороша. Не может. "Не любишь меня. Ты что действительно меня любишь? Дурочка. Зачем я тебе?" Плачет. Жмется к нему. Гладит ее по плечам, целует волосы, пахнущае смесью цветочных запахов, тепла и чего-то, что только ее. Шепчет-шепчет-шепчет. Оттаскивают ее от него. Уводят. сажают в машину и увозят. Его не пускают, он хотел с ней. Нет сил сопротивляться. Пьян.
Неделя. Бесконечная неделя морозов и метелей. День. Вышел на кухню в одних трусах, щурясь от яркого света. Пахнет вареной картошкой и борьщем. Застыл. Она. Сидит, пьет чай, болтает с его матерью. Привычно. Сколько лет они знакомы. Вздыхает. Садится напротив нее. Мать ставит перед ним тарелку с борщем и уходит по каким-то делам с кухни. " Не оставляй меня с ней". Глотает борщ, обжигает губы. Поднимает взгляд. Смотрит в окно, не на него. " Я не помню. Что я такого сказал? Правда, я ничего не помню". Глаза блестят: "Забудь".
Знакомая кухня. Окно открыто на половину. Свет отключили. Горят толстые белые свечи в полукруглых красных подсвечниках. Все теже и новенькая. Молодая, совсем девочка. Хрупкая, глаза подведенны темным. Прижимается к нему. Тонкие пальцы сжимают металлическую пивную банку. Губы, что так близко пахнут хмелем, волосы горечью. Другая на дальнем конце стола. Не видно смотрит ли на них. Длинные пальцы покачивают тонкий бокал за изящную ножку. Не говорит. Молчит весь вечер.
Рассвет. Пять утра. Серая дымка. Капельки влажности из тумана на лице. Пьяна. "Идти прямо. Больно. Как же больно".
Свет так и не включиили. Свечи оплавились крупными слезами, натекли лужецей. Оставили запах воска и тепла. Пустой бокал на столе в окружении банок, пепельница полная окурков. Рассвет.